Имя-Которое-Было-Забыто, так печально морально падший в этой самой комнате несколько лет назад, теперь пал вполне физически, а именно на наполовину застеленную кровать, со сбившимся пыльным пледом, грязной простыню и одеялом, почти целиком вылезшим из нестиранного наверно уже как год пододеяльника. В комнате стоял терпкий запах лекарств, пыли - она не смотря ни на какие усилия вытряхивать постельное белье здесь присутствовала постоянно, пота и еще чего-то еле уловимого, почти невесомого, того, что биологи называют «личным запахом». Описать запах очень сложно. Его не видно, поэтому все образы, к которым мы привыкли по идее должны бы и отпасть - запах не воспринимается глазами, его не следует описывать образами. Но мы так привыкшие к сравнениям - порой, даже в мыслях мы не замечая употребляем их, не сможем обойтись без образного описания запаха. «Образное мышление» - вот недуг миллионов, лишенных фантазии своими же собственными, казалось, специально созданными для фантазий, глазами.
Алисия, войдя в эту комнату скажет - «пахнет пылью, лекарствами, болезнью (точно! Вот что еще следовало упомянуть!), обойным клеем, потом и еще каким-то квадратным запахом - думаю…» Отбросим, что она там думает. «Квадратный запах». Очень необычно. Но опять-таки образное мышление - глазами она не видит, а на ощупь - вот он, квадратный запах. Пахнет Именем-Которое… Да что там! Тут только один человек живет, а он свое имя хорошо помнит. Не то чтобы там с титульным километровым хвостом, типа «Андреас Круз Бениск Пауло Элисео Сьело Хуан Томас Эспозито» - нет, просто Томасом пахнет. Томасом, в серой приютской фуфайке, с пятнами от чего-то жирного на груди, Томасом, который лежит сейчас на пыльной уже не помнящей перемены кровати…
Он неподвижно лежит, без подушки - ему тяжело дышать, если на подушке, фуфайка на нем расстегнула - тут можно, тут никто не увидит шрамов на солнечном сплетении и на сердце не спросит «откуда?»… Оттуда, где был когда-то персонаж ужастиков маленьким, носил смешные детские ботиночки, доверчиво улыбался прохожим, которые от чего-то с болью на лицах отворачивались от него… Да от него всегда отворачивались! Нечего себе врать.
Он застонал, спина  страшно болела, ноги сводило - кто тебя просил столько ходить после столького времени, проведенного полулежа на кровати? Но страшное самое было ни это. Ноги, спина - пусть, отлежусь - пройдет, это с непривычки… Самое страшное, это что дышать стало трудно. Он сел в кровати, руки в кулаки сжал - у него от страха повело все внутри, он понял - сейчас начнется и он, Томас, бессилен перед этим. Он уже пять раз ингалятором брызгал, вместо положеных двух - не помогло, только на минуту отходило, а теперь опять, взяло за шею, пальцы холодные запустило под ворот и душит… Томас пытался ни о чем не думать. Сидел, неритмично, в голос дышал, часто, хрипло, со свистом, лицо сделалось бледным, синюшным, губы почернели - началось… Это - на неделю. Три дня будет как сейчас, на второй день, рано утром будет самое страшное… Ну зачем, зачем, Господи, зачем я туда ходил? Зачем?! Его губы прошептали это между свистящим вдохом и выдохом, тяжким «хар-р-рпф-ф-ф-тхе-е-е», куда более тяжелым, чем обычное, повседневное, что немножко припирает, запрещает бегать… Его лица в темноте видно не было, он весь был - силуэт, вечерело, а ему уже было так все-равно…
Страшно. Очень страшно.
Томас ничего так не боится.
Приступ… «Не-е-ет!» - как в американских фильмах.
Томас положил руку на грудь и сгорбился, на сколько мог.
Смерти он больше всего на свете боялся.
А приступы… Кто знает, чем они могут закончиться?
Вдруг будет как в детстве?..
Только не это…